I тур, №11

[Greedfalloneline]

Петрус/ж!де Сарде; оправдывать себя тем, что видит в ней её мать, но понимать, что дело в самой де Сарде.

Пишет  yaguarondi:

Исполнение №1, внелимит, R

Исполнение №1, внелимит, R

— Благословите, отче, ибо я согрешила.
Княжна де Сарде на редкость упорна. Она и в детстве была такой, но тогда её удавалось переубедить, подобрав правильные слова — а сейчас, двадцать лет спустя, Петрус уже не может похвастаться подобным. Растерял ли он навык? Или просто теперь де Сарде точно знает, чего хочет, и потому не собирается отступать?..
Петрус отстранённо размышляет об этом, глядя на неё сверху вниз. Коленопреклонённая поза, взгляд в притворном смирении отпущен к полу, руки сцеплены перед грудью — само воплощение покаяния... Если не считать того, что шнуровка на вороте распущена до предела, а тон, которым она говорит, мог бы и старого аскета навести на неподобающие мысли. Если не вслушиваться, как напевный голос подробно расписывает, что за грешные мысли вызывает у неё духовник.
— Тебе нужно сосредоточиться на чем-то другом, дитя моё, — вслух говорит он.
— Поверьте, отче, я пыталась. Но с этим искушением мне не совладать.
— Тогда не стоит бороться в одиночку. Нет ничего позорного в том, чтобы обратиться за помощью другому человеку.
На короткое мгновение ему кажется, что вот он, лучший выход: обратить её внимание на кого-то другого — в конце концов, вокруг неё достаточно мужчин. А там уж помоги Просветлённый тому, за кого она возьмётся всерьёз... Но княжна де Сарде не привыкла сдаваться, и, перехватив её взгляд, Петрус понимает, что сам только что дал ей в руки оружие.
— Вот и помогите мне, отче. Кто, как не вы? Вы же мне обещали, помните?
— Верно. — Тяжёлый вздох удержать не удаётся. Но кто бы подумал, что его же слова вот так обратят против него!.. Наверное, он и впрямь теряет хватку. — Я обещал.
С колен она не поднимается — вскакивает, будто подброшенная туго сжатой пружиной. Вскидывает руки, пытаясь притянуть его ближе, но Петрус перехватывает её запястья, и тут же выпускает, качая головой. Тогда де Сарде делает три шага назад, опирается ладонями на белый камень алтаря, выставляя всю себя напоказ. Мерцающие за спиной свечи обливают её волосы золотом, высвечивают очертания груди под льняной рубашкой.
— Не отказываетесь от своих слов, отче, — её губы кривит шальная усмешка. — Просто немного помогите мне.
Светло-зелёные, с жёлтой звериной искрой глаза смотрят на него с вызовом. Глаза островитянки. Такие же, как у её матери... Воспоминание горчит, как отравленное вино, и Петрус уступает — всему сразу. Ей и себе, её желаниям и собственной памяти. Он по опыту знает, что это лучший способ борьбы с навязчивыми мыслями. Пусть получит, что хочет, успокоится и выкинет его из головы. Лучше уж так, чем годами хранить в душе сожаления и ядовито-горькую тоску о несбывшемся...
Это он тоже знает из личного опыта.
Под его пристальным взглядом де Сарде вновь выгибается и тихо повторяет: «Помоги». И тогда Петрус шагает к ней. Пуговицы на кюлотах поддаются легко, как будто по своей воле выскальзывают из петель. Она нетерпеливо вскидывает бёдра навстречу его руке и шире разводит ноги — даже сквозь кожу своих белоснежных перчаток Петрус чувствует её жар и то, как легко пальцам проскользнуть в её тело.
— А разрешительная молитва, отче? — Прерывающийся шепот, еле слышный, почти сливающийся с треском свечей.
Петрус медлит всего секунду, а потом начинает негромко, размеренно произносить знакомые слова, в такт движениям своей руки. Де Сарде жмурится и кусает губы, судорожно цепляясь пальцами за край алтаря. Глядя на неё — возбужденную, раскрасневшуюся, растрепанную, — Петрус думает о том, что мог бы поддаться искушению.
Если бы имел право на слабость.
Если бы она не была дочерью Арелвин.
Он позволяет себе лишь одну мелочь: наклоняется ниже, едва касаясь губами её уха — чтобы ни одно слово молитвы не пропало втуне. Но в ответ на это мимолетное прикосновение де Сарде запрокидывает голову и тихо, гортанно стонет — так, что он невольно сбивается, непривычно частит, испрашивая у Просветленного освобождение от уз греха.
Последнее слово молитвы заглушает её судорожный всхлип, и Петрус чувствует, как она сжимается вокруг его пальцев. Вот только толстая кожа не позволяет ощутить слишком многое, и за это он мысленно благодарит отцов-основателей, которые придумывали церковное облачение: без перчаток ему пришлось бы... ещё хуже.
Де Сарде поднимает на него взгляд — томный, с поволокой ещё не ушедшего удовольствия — и тянется к его губам. Петрус опережает её и целует сам, в покрытый испариной лоб.
Целомудренный, почти отеческий поцелуй. Почти.
— Иди, дитя мое, — сипло говорит он. — И не греши больше.


Пишет  lysblanche:

Исполнение №2, 177 слов, джен

Исполнение №2, 177 слов, джен

Это все воспоминания, говорит себе Петрус, когда смотрит на де Сарде.

Яркий, странный цвет глаз — слишком зеленый, чтобы быть обыкновенным болотным, слишком светлый, чтобы напоминать весеннюю листву. Внимательный прищур, узкие уголки век, где ресницы чуть длиннее и загибаются вверх, как у лисиц. Узкие вздернутые плечи. Что-то неуловимо знакомое в жестах и в походке, когда де Сарде ведет переговоры, убеждая прислушаться к своему мнению.

Воспоминания и только, убеждает себя Петрус. Конечно, дочь похожа на мать, а Арелвин... В том месте, где хранились воспоминания о пленнице, у Петруса до сих пор болело.

И то, что он хочет быть с ней каждый день, видеть ее, говорить с ней, молиться о ней. И то, что его сердце стучало громче, когда она стояла рядом, а кровь бежала быстрее. И то, что чувство вины его грызло все сильнее и сильнее день ото дня...

Все это, конечно, из-за воспоминаний.

Петрус укладывается спать, читает молитву, закрывает веки. Пытается мысленно воссоздать перед собой образ Арелвин, сотканный из воспоминаний, вздохов и запретных надежд. И внезапно понимает, что не помнит, какого цвета были у нее глаза.