I тур, №28

[Greedfalloneline]

Катасах, Константин. Как Катасах решился использовать обряд в качестве лечения.

Пишет Гость:

Исполнение №1, 291 слово, джен

Исполнение №1, 291 слово,

Константин скулит, как смертельно раненный улг, стоит лишь прикоснуться к его почерневшей коже. Действие отвара — третьего за ночь — подходит к концу. Больше уже нельзя, ренайгсе слишком ослаб, остановится дыхание.
Катасах отходит к окну: деревня золотоглазых уродлива, почти также, как уродливы их болезни. И этим ренайгсе, кажется, все равно, что они живут в лабиринте, выложенном трупами умерших до срока деревьев. Катасаху не все равно. Он задыхается от дыма и необычных запахов, гул порта и стройки больно бьет в уши. И, что важнее, здесь Катасах не слышит голос Тир-Фради, заглушенный мертвыми деревьями и каменными мостовыми.
Он отворачивается, и возвращается к своему месту у камина растирать бурачник и боярышник впрок.
Мертвые деревья никак не выходят у него из головы.
Дети Тир-Фради знают, что они — часть острова. Все дети Тир-Фради, люди ли, звери — его побеги, ветви и плоды.
Но ренайгсе не принадлежат этому миру. Константин — отломанная ветка дерева, оставшегося за морем. И сейчас он увядает, гниет, как надломанный побег, не успевший пустить корни.
Катасах знает лишь один способ сохранить такую ветку: привить ее к здоровому стволу, вскрыть кору и затянуть лозу покрепче. А потом ухаживать за садом и ждать, когда дерево начнет питать чужой росток, гадая — прирастет ли, оживет ли.
Корни юного ренайгсе остались за горизонтом, но корни Тир-Фради сильны, и издревле питают все живое.
Катасах оглядывается на Константина — лунный свет очерчивает недвижимый профиль. Этот ренайгсе — пусть и совсем мальчишка, мал золотоглазых. У него нет знаний этого мира, а у Катасаха нет времени подготовить его. Но Катасах видит его целиком, здесь, на смертном одре, и в юном ренайгсе нет зла.
Константин вновь скулит в своем горячечном сне, и Катасах, приняв решение, откладывает ступку. Он великий целитель, но спасти от малихора может только чудо.
Чудо, или сила Тир-Фради.

Пишет Гость:

Исполнение №2, 330 слов, джен

Исполнение №2, 330 слов

В миг, когда его рассудок смазывается, освобождаясь от боли и падая в холодную черноту забытья, Катасах сидит рядом. Иногда он рассказывает сказки — точно малому ребенку, — и сама лучшая из них о том, что он исцелится. Она нравится даже Катасаху, а ему нравится слышать живой голос рядом.

У него непроизносимое имя, едва ложащееся на язык: Кон-стан-тин, будто кто-то глухо бьет по камню. Катасах зовет его проще — Контэ; он не против. Все равно те, кто звали его настоящим именем, не заходят дальше порога, туда, где властвует черный недуг. Кроме мужчины, отмеченного Тир-Фради. Катасах уважает его, как никого из renaigse, а потому боится, что все сказки окажутся ложью. Смерть на руках страшна, но со своей совестью хотя бы можно договориться, с чужой же — нет.

Иногда Катасах слышит, как Константин — Контэ — отчаянно, едва сдерживая слезы молится. Вместе с ним Катасах обращает мысли к en on mil frichtimen; ему нужен совет, и он не понимает, отчего Тысячеликий молчит. Кажется, всему виной каменный город, но Катасах чувствует незримое присутствие — en on mil frichtimen просто не желает отвечать. Он не знает — почему. Разве мудрый отец может отвернуться от измученного болью сына?

Когда он рассказывает в мучительном бреду о собственном отце, Катасах понимает — может. Разрезать, разорвать все связи, что тянулись через родную кровь, оставить одного — он стискивает серыми пальцами рукав Катасаха и говорит, как боится, что через море долетит весть о недуге. Катасах придерживает его за плечи, поя горьким отваром, от которого пуще прежнего слезятся глаза. Забываясь, он повторяет, что все это пустяки, у него ведь есть кузен — что-то вроде брата от второй крови, — и вместе они выдержат. Это кажется странным, но неожиданно имеет смысл: если отец глух к мольбам, просить стоит не его, а братьев. Или сестер. Nadaig — понимает Катасах.

Когда Контэ не узнает его шагов и слепо глядит куда-то мимо, дыша так часто, будто горло стиснула лоза, Катасах понимает, времени не осталось. Он обводит пальцами черные вены на осунувшемся лице, смотрит в побелевшие глаза и, утопая в его шепчущих мольбах остаться, решает: к братьям, к nadaig.