I тур, №49

[Greedfalloneline]

Курт/ж!де Сарде. Самый нежный первый раз. R+

Пишет  Раэлла:

Исполнение №1, внелимит, 789 слов

Исполнение №1, внелимит, 789 слов
Она проснулась и еще не раскрывая глаз вспомнила, что счастлива. Ее затылок, ее спина, бедра и ноги словно в пуховой перине утопали в тепле чужого тела. Нет, не чужого. Навеки родного и любимого – вплоть до заусенцев на руках. И эти руки обнимали ее сейчас за талию: бережно, будто опасались причинить боль. Шею щекотало дыхание – спокойное, но не слишком глубокое.

– С добрым утром, Курт, – прошептала Агнес.

Объятие стало чуть крепче:

– С добрым утром, сладкое превосходительство. Надеюсь, тебе снились хорошие сны?

– Великолепные.

Де Сарде повернулась к нему. На его лице лежал луч солнца, вырвавшийся из-за неплотно прикрытых штор, но светилось оно вовсе не из-за этого. Курт выглядел абсолютно умиротворенным. Вечные морщины на лбу и меж бровей разгладились, уголки губ приподнялись в легкой улыбке, в глазах мерцала радость. И все это стерло с него по меньшей мере лет десять.

Агнес потянулась к нему за поцелуем, и Курт приник к ней все с той же бесконечной, сводящей с ума нежностью. Она и подумать не могла, что ее суровый наставник умеет быть настолько нежным. Яростную страсть и накопившееся возбуждение выплескивала вчера она. А его загрубевшие пальцы все время прикасались к ней легко, словно гладили не кожу, а деликатное птичье оперение. Ладони скользили по спине, плечам и ягодицам благоговейно, почти невесомо. И сейчас ей вдруг захотелось, чтобы они сжали ее крепко-крепко, почти до боли. Чтобы Курт вмял ее в постель, придавил всем весом, стиснул и подчинил.

– Курт, я ведь не хрустальная, – пробормотала де Сарде, прерывая поцелуй, и посмотрела ему в глаза. – Ты имел счастье убедиться, что я довольно крепкая, еще когда дубасил меня деревянным мечом во внутреннем дворе. В чем дело? Откуда это стеснение? Мы ведь уже в одной кровати.

Он опять улыбнулся – напряженно и беззащитно враз, как тогда, когда только вошел в ее комнату. А потом вздохнул:

– Ну и вопросы у тебя, зеленокровка. Скажем так, я не хочу тебя как-нибудь обидеть или оскорбить. Ты же приличная девушка. А я имел дело только с падшими женщинами.

Де Сарде фыркнула:

– Знала бы леди де Кавелье, как ты о ней отзываешься!.. Ой. Не может быть! Ты что, умеешь краснеть?

– Откуда ты… – Курт издал короткий смешок, по-прежнему смущенный. – Вы оба всегда были на редкость пронырливыми паршивцами – что ты, что твой кузен. А леди де Кавелье действительно та еще… гм. Падшая, да.

– Она тебе нравилась? – Агнес приподнялась на локте, нависнув над ним. – Я не ревную. В конце концов, она осталась в Серене, и ты сейчас в моей постели, а не в ее. Но ответь, нравилась?

– Нравилась? Конечно. Она красивая и гладкая, от нее всегда хорошо пахло. – Курт, наконец, успокоился и снова глядел на нее со знакомой легкой насмешкой. – К ней идти было ближе, чем в бордель, и платить не требовалось. Скорее, это она была готова мне приплачивать.

– Ее ты тоже боялся переломить пополам? – продолжала допытываться де Сарде.

Курт с досадой пожал плечами:

– Надеюсь, ты не собираешься заставить меня вас сравнивать? Она была женщиной, с которой можно сбросить напряжение, только и всего. А ты – мое счастье и моя жизнь. Я люблю тебя.

– Значит, у тебя нет желания оскорбить меня или унизить? – Агнес вернула ему насмешливый взгляд.

– Конечно, нет! – воскликнул он с возмущением. – Я лучше руку себе отрублю, чем тебя обижу.

– Тогда не бойся, Курт, – прошептала она, склоняясь ниже. – Вырази свою любовь так, как ты хочешь. Если хочешь – бери меня, присваивай, подчиняй. Заставь кричать – потому что я тоже тебя люблю. Люблю таким, какой ты есть. Вот и будь собой.

– Ах ты, болтливое превосходительство…

Он шумно выдохнул, прижал ее к себе – крепко-крепко. И Агнес обнаружила себя опрокинутой навзничь под его горячим и тяжелым телом. Курт провел щекой по ее скуле, бегло обвел языком метку, спустился поцелуями по шее, по груди и животу – все ниже и ниже. Теперь в его прикосновениях была не столько нежность, сколько страсть, и даже алчность. Он прикусывал кожу, сминал ее пальцами, и от этого кидало в жар, а где-то в глубине рождалась неукротимая и лютая жажда. Ее тело выгибалось и пело под его руками: нетерпеливыми и властными. Дыхание окончательно сбилось, из горла рвались призывные и сладкие стоны. Стоны стали громче, когда жадный язык добрался до ее промежности, собрал влагу, нашел особо чувствительные точки. Стоны быстро переросли в крики, а затем в бессловесные мольбы. Она чувствовала, что Курт тоже еле сдерживается. И когда он все-таки вошел в нее, они оба вскрикнули от облегчения и вожделения.

В его движениях больше не было плавности – только сокрушительная мощь и огненная, звериная похоть. Агнес плавилась в его руках и под его толчками, кричала, как распоследняя шлюха, и оставляла на его плечах следы собственных зубов и ногтей.

А потом они долго-долго лежали, крепко обнявшись, и молчали. Наконец, Курт приподнялся и посмотрел ей в лицо:

– Ну что, так лучше?

– О-о-о… – только и смогла ответить она.

Курт снова улыбнулся – уже без насмешки, все с той же щемящей нежностью:

– Ах, мое превосходительство…

– Твое, – пробормотала де Сарде. – Навсегда.


Пишет Гость:

Исполнение №2, внелимит, 388 слов, гет

Исполнение №2, внелимит, 388 слов, гет

Ее тело — самое красивое, что он видел в своей жизни. На него можно любоваться, как на картину — изящные плечи, тонкие запястья, плоский живот, сильные ноги.

Провести кончиками шершавых, грубых пальцев — невесомо, едва касаясь шелковистой кожи.

Она вздрагивает, закрывает глаза, подается навстречу пальцам. Он оглаживает ее талию, поднимается к плечам, словно невзначай задевая затвердевшие соски.

Задохнуться и почти потерять голову от нежности, коснуться соска самым кончиком языка — медленно, мягко, дразняще.

Ею не хочется обладать, не хочется брать — так, как он брал других женщин. Ее хочется любить, дарить ей наслаждение; хочется окутать ее нежностью, которая, кажется, вот-вот разорвет его на части.

Прижаться губами к метке на ее шее, следуя за уже привычными узорами, оставить неуловимый поцелуй в уголке рта и сдаться в плен этих влажных и невыносимо соблазнительных губ.

Она стонет прямо в его рот — бесстыдно, откровенно, и он чувствует, как его захлестывает новая волна желания. Ее пальцы, кажется, оставляют ожоги на его спине; от ее губ невозможно оторваться; ему хочется раствориться, расплавиться в ней, слиться в единое целое и никогда не отпускать.

Покрыть ее тело легкими влажными поцелуями, едва-едва прикусить нежную кожу на внутренней стороне бедер и, наконец, попробовать ее — горячую, дрожащую, влажную.

Она всхлипывает, бормочет что-то: он разбирает только «Курт», и еще «пожалуйста», снова и снова. Он переплетает свои пальцы с ее, и она сжимает руки так, словно от этого зависит ее жизнь.

Проникнуть в нее — языком, медленно и плавно, еще и еще, пока она не начнет выгибаться, вскрикивая и задыхаясь. Почти довести ее до пика — и отстраниться, запечатлев поцелуй на ее животе.

Она тянет его к себе — блестящие глаза, приоткрытые губы, рваное дыхание, и Курт не выдерживает, обрушивается на ее губы страстным, тягучим, мокрым от ее соков поцелуем. Она такая нежная, такая прекрасная, такая необыкновенная; как может она так таять от прикосновений простого солдата, как может она так его хотеть?

Сказать ей все без слов:

Толкнуться в нее, узкую, тесную, жаркую: «Я люблю тебя».

Поймать губами ее вздох, прижаться лбом к спутанным волосам: «Ты нужна мне».

Погрузиться в нее — так глубоко, как возможно, а затем еще раз и еще: «Я хочу тебя».

Почувствовать, как она сжимается, и всхлипывает, и бесконечно повторяет его имя, и излиться в нее со стоном: «Я никогда тебя не оставлю».

Прижать ее к себе, покрывая поцелуями шею, плечи, спину — все, до чего можно дотянуться — и, наконец, услышать хриплое и тихое

Я люблю тебя.