Петрус/Арелвин. Бессилие. А+
Пишет Гость:
Исполнение №1, внелимит, 352 слова Исполнение №1, внелимит, 352 слова
Его шаги отдавались эхом. Слишком громко, слишком резко и агрессивно. Петрус не хотел ее беспокоить, заставлять думать, будто идет очередной мучитель из Мостового. Но каменный коридор с высоким сводчатым потолком не оставлял ему выбора. Петрус, не останавливаясь, вынул из держателя в стене факел и вошел в знакомый тупик, заканчивающийся решетчатой дверью. Арелвин скучала по свету, а все, что у нее теперь было – лишь тусклая масляная лампа возле камеры и вечный полумрак.
– Это ты? – гибкая фигура быстро поднялась с лежанки и метнулась к двери.
К нему.
Петрус, не глядя, всадил ручку факела в трещину в стене, и подошел поближе.
– Здравствуй, дитя мое.
«Здравствуй, моя соколица», – хотелось сказать ему, глядя ей в глаза.
Глаза у Арелвин были переменчивыми – то зеленые в желтизну, то почти карие. Пронзительные и ясные в самом начале их знакомства, подернутые дымкой тоски и отчаяния сейчас. Но даже сейчас они завораживали и не отпускали его.
– Ты видел ее? – спросила Арелвин, и надежда вновь разожгла в глубине ее взгляда огонек.
Как ему хотелось бы, чтобы этот огонек никогда не гас!
– Да, вчера. Играла с принцем в дворцовом саду. Залезла на яблоню и прыгала на ветке, как маленькая обезьянка.
– Обезьянка, – повторила Арелвин со слабой улыбкой. Она не поняла этого слова, наверняка представив что-то свое.
Даже улыбка ее была надломленной. Руки висели вдоль тела, как крылья, которые никогда не поднимут в полет. И Петрус видел повязки на этих руках. Князь Д’Орсей не позволял докторам истязать свою пленницу, но некоторые опыты все же требовали определенного членовредительства. Петрус ничего не мог с этим поделать. Он употребил все допустимое влияние, чтобы Арелвин хотя бы перевели из сырого подвала на этаж выше. Давить дальше означало привлечь к себе ненужное внимание. Этого он не мог себе позволить.
«Трус, – молчал он, глядя в эти прозрачные птичьи глаза. – Предатель».
И это было правдой.
– Няня снял малышку с дерева, ругая за порванный костюмчик, а та сказала, что сама все зашьет. И держалась с большим достоинством для четырехлетней девочки.
Петрус рассказывал Арелвин истории, половина из которых были вымышленными. Что еще он мог ей предложить, своей соколице с перебитыми крыльями?
Он говорил и говорил. И меж всех его слов всегда сочилось еще одно.
«Прости».