II тур, №61

[Greedfalloneline]

Курт. Переворот, плохой вариант развития событий, мысли Курта, его мотивация на предательство. А+, желательно без какой-либо романтики.

Пишет  Li Jeevas:

Исполнение №1, внелимит, мат, спойлеры, упоминание каноничного насилия

Исполнение №1, внелимит, мат, спойлеры, упоминание каноничного насилия

Отрываясь от чего-то страшного, всегда думаешь, что прошлое за тобой не придет. Князь отваливает щедрое жалованье, на которое можно пить не просыхая неделю или ту же неделю не вылезать из койки лучшей шлюхи, или вовсе прикупить себе щегольских тряпок, которые тебе, в принципе, и нахрен не нужны. У тебя на груди эмблема Содружества, и под твоим началом дворцовая охрана и два мелких щегла с шилом в заднице. Глядя на них, на всю свою — новую — жизнь, ты думаешь, что самое страшное позади. Но в голове даже тогда остается старый «приказ».

Как команда для послушной псины; Курт заталкивал ее куда подальше, но все равно знал — если хозяин свистнет, он не сможет противиться.

Это похоже на кусочек металла, вшитый в ногу, или руку, или бок. Маленькая острая хрень, боль от которой не дает спать по ночам. Прямо тут, внутри, под едва зажившим швом. Но даже когда шов превратится в рубец, она не исчезнет. Не успокоится. Железки вообще плохо приживаются во внутренностях, а приказы — в голове, если только не знать, как правильно зашивать.

Уплывая с континента, Курт надеялся, что со слухами о закрытии военного лагеря его воспоминания поблекнут и сотрутся: о хрустящих под ударами — чужих — костях, о собственном согласии — на все, что бы ни приказали.

Какое бы дерьмо ни засело внутри, всегда нужен кто-то, чтобы его вытащить. Хорошо, когда ты это знаешь, плохо — когда знает твой капитан. Сперва ты и все твои товарищи отхватываете за неподчинение. Когда часть из них отколется и присмиреет, немногим из вас сломают ребра. После на очередной муштре расквасят морду одному тебе, потому что последний твой дружок — та еще крыса. Но все это хрень; когда капитан поднимет тебя среди ночи, чтобы затолкнуть свой хер тебе в самую глотку, а солдаты вокруг — весь четвертый серебряно-голубой отряд Монетной Стражи, лучшие из лучших, — буквально на соседних койках, будут делать вид, что ничего не происходит, поймешь — ты один. Безволен. Безучастен. Послушен. Лучше выполнить приказ, чем снова лишиться зуба или пальцев. Или отсосать капитану. В конце концов, если он приходит к кому-то еще в казарме, это уже не твоя проблема.

Курт почти поверил, что от прошлого можно сбежать — пока у причала не нашли тело Райнера. На столе морга он, перебитый, лежал предупреждением — ничто не исчезнет бесследно. Лагерь, муштра, приказы. Как страшный сон, который срочно нужно было развеять. Курт заставил себя не верить, хотя бы пока не убедится в обратном.

Это как пинта залпом, когда выпивка враз дает по мозгам — и каждая тень за углом чудится крысой из той самой казармы. Ты бы врезал себе за такие мысли, но даже Зиглинда кажется ненадежной, а на целом острове нет никого, кроме твоего выросшего щегла — Зеленокровного, — которого можно просить, не боясь, что слова попадут не в те уши. Но тот паскудно отмахивается; на хер бы он слал все беспокойства о телохранителях, подох один, пришлют другого — и что бы ни варилось в его голове, тебе кажется именно так. Как и кажется, что цепляться больше не за что. Потому когда тебя зажимают по пути к резиденции, ты не сопротивляешься. Как не сопротивляешься, когда тебя вытаскивают на плац Призрачного Лагеря, и болванчиком повторяешь «да, майор», уже-не-капитану Герману, пока он смотрит тебе в глаза. Тебе все понятно, Курт? Да, майор. Ты поможешь солдатам рассредоточиться по дворцу, потому что знаешь его лучше всех. Да, майор. Ты убьешь наместника и эмиссара.

...да, майор.

Никто никого не предал; предают своих, а ты, как и был натаскан, лишь следовал приказу.