II тур, №75

[Greedfalloneline]

Сестра князя Д'Орсей - что её сподвигло удочерить ребенка островитянки?

Пишет Гость:

Исполнение №1, внелимит, А, драма

Исполнение №1, внелимит, А, драма

Время перестало существовать, когда к ней в покои зашел посыльный в черной как смоль ливрее. Подобные ему, похожие на кладбищенских воронов, мрачные люди, приносили срочные и судьбоносные вести напрямую от ее брата, князя д’Орсея. Мадам де Сарде невольно положила руку на живот, под сердцем она хранила дитя. Молча взяла конверт, также молча вскрыла его, а потом услышала крик. Глубокий. Утробный. Дикий. Ее собственный крик, полный невыносимой боли и отчаяния. Письмо скупо сообщало: ее муж погиб в стычке с аборигенами далекого острова Тир-Фради. Тело из-за жаркого и влажного климата быстро начало разлагаться, поэтому управление Гильдии навтов отказало в перевозке трупа на родину. Любящая жена никогда не сможет оплакать утрату на могиле супруга. Свет померк, послышались расторопные шаги, возгласы, кто-то звал лекаря. Когда она пришла в себя, все казалось кошмаром. Смерть мужа, проклятый остров, но самое главное – ее живот, он был другим. Привычная тяжесть исчезла, дышать стало проще, бремя ее покинуло. Мадам де Сарде едва слышно прошептала:

- Ребенок, – в глазах застыл немой вопрос, на который не оставалось сил. Вот сейчас его принесут, она наконец узнает – мальчик это или девочка.

Такое долгожданное дитя! Муж хотел сына, а она, конечно, дочку. Чтобы баловать, наряжать и болтать. Ее сокровище! Имя было выбрано: для мальчика – Виктор, а для девочки – Адель.

Врач, дежуривший у постели вдовы, спешно взял ее бледную истощенную руку и предложил выпить лекарство. С тех пор мадам де Сарде перестала замечать время. Часы превращались в дни, а дни в недели. Она лежала в кровати, разбитая горем, в бреду, едва реагируя на хлопоты врачей и гувернанток. Ей снился муж: он заботливо укачивал ребенка, смеялся и целовал ее. Но время шло, смерть не желала забирать, лишившуюся всего в один миг, женщину. Вторую, не менее чёрную и злую новость, так никто и не озвучил. То была тема запретная, кровоточащая. Мадам де Сарде не смогла оправиться от горя: даже чувствуя вернувшуюся жизненную силу, она продолжала сидеть взаперти у себя в покоях и почти никого не принимала.

Однажды служанка нарушила тишину ее комнаты:

- Мадам, святой отец Петрус из Телемы, нижайше просит аудиенции, - девушка присела в книксене и замерла в ожидании ответа. Благородная дама лишь повела рукой – впусти. В покои вошел молодой человек: высокий, хорошо сложенный, довольно молодой для сана, пышные волосы еще не тронула седина. Его внимательные темные глаза быстро обежали комнату вдовствующей женщины: та сидела на кушетке, опираясь на пестрые подушки. Черное траурное платье без кружев и рюш чужеродной кляксой выделялось на фоне позолоты и алого бархата окружения.

- Мадам де Сарде, благодарю, что Вы соблаговолили меня принять… - его голос был тревожен, но приятен уху. – В это трудное для Вас время Светлейший не оставит Вас без своей милости…

- Не утруждайтесь, святой отец. Вас послал мой брат? – скорее из вежливости поинтересовалась она. - Я не готова сейчас исповедоваться.

- Нет, мадам, я к Вам по личному делу, - Петрус с трудом подбирал слова. - Я пришел молить о помощи. О Вашей помощи.

- Какую именно помощь я могу Вам оказать? – на усталом лице мадам де Сарде показалось подобие улыбки. – Взгляните на меня. Что Вы видите?

- При всем уважении, я вижу сильную женщину, способную выдержать множество ударов судьбы, мадам. Я вижу женщину, в сердце которой огромное количество любви, которую некому отдать. Светлейший послал мне Вас, пожалуйста, не откажите…

- Хватит, - прервала она его. – Лестью Вы ничего не добьетесь. Переходите к делу, не тратьте мое время.

Петрус впервые не знал, как выразить свою просьбу. Молодой священник тяжело вздохнул, откашлялся и вдруг бессильно упал на колени в ноги вдове. Та не смогла скрыть изумления.

- Что Вы себе позволяете, святой отец?! – женщина отпрянула от него всем телом, но он крепко схватил ее руку.

- Мадам, я знаю – вы потеряли мужа и… ребенка, - кровь прилила к лицу священника, но он продолжал говорить на одном дыхании. – У меня на руках сейчас оказалось чужое дитя, прошу Вас, будьте милосердны, сжальтесь над ней! Примите ее под свое чуткое крыло!

- Что за бред Вы несете?! Вы! Вы… - дама пыталась высвободить ладонь из рук святого отца и с мольбой смотрела в сторону входа в покои. Если она закричит, охрана тут же услышит и выпроводит этого безумца. Петрус как будто понял ее намерения и продолжил говорить еще быстрее:

- Мадам, это особенное дитя, она дочь островитянки с Тир-Фради, - тут он осекся, на его глазах навернулись слезы. – Я умоляю. Ее замучают в застенках, убьют! Я обещал ее матери…

Мадам де Сарде перестала пытаться отдернуть руку и внимательно, будто по-новому, взглянула на священника:

- Вы просите меня удочерить отродье того острова, что отнял у меня мужа и собственного ребенка?!

- Да, - ответил не скрывающий отчаяния в голосе Петрус. – Она сирота и очень хочет жить. Умоляю Вас, мадам. Примите ее…

Госпожа де Сарде обессиленно откинулась на подушки. Повисло тяжелое молчание, полное раздумий. Петрус не выпускал руку женщины, страшно боясь ее отказа. От ответа зависела не только судьба девочки, но и его жизнь. Ведь именно жизнью он поклялся той умирающей островитянке, чей облик хранил в сердце и с любовью лелеял.

- Принесите ее, - ответ княгини вывел священника из ступора. – Я назову ее дочерью. Она будет жить.

- Ваша милость… - только и нашелся, что сказать Петрус. Горе сменилось радостью. Тьма расступилась пред Светом. Он покрывал руку вдовы поцелуями. – Ваша милость так добры… так милосердны…

- Но у меня есть условие: она никогда не узнает, кто ее настоящие родители. Никогда.

Пишет Гость:

Исполнение №2, внелимит, 372 слова

Исполнение №2, внелимит, 372 слова

Еще совсем малюткой, которой подлокотник княжеского трона не доставал до плеча всего на пару-тройку дюймов, Ливи сказала брату, что хочет песика. Маленького и лохматого, такого, чтобы всюду бегал только с ней. Когда на псарне ощенилась черная борзая сука, он приволок Ливи кутенка: тощего и скулящего, если его сейчас же не согреть. Этот дрожащий комок совсем не походил на то, что видела Ливи в гостях у госпожи де Ляруж, но, серьезно поджав губу, она забрала у брата ношу. Какой бы ни был — теперь это ее щенок.

Пес вырос матерым и умным, и его темную шкуру щедро осыпала седина. Всякий раз сидя рядом с Ливи у кресла, он утыкался длинной мордой ей в ладонь, будто сожалея вместе с ней. Ливи бездумно трепала его по голове, не чувствуя внутри ничего, кроме отчаяния.

Ее ребенок — их ребенок, их долгожданная маленькая Ариадна — мертворожденный. Когда его скрюченное тельце принесли, Ливи показалось, что она падает в бездонную пропасть. Доктора, эти пахнущие горькими травами вороны, сказали, что она неделю носила под сердцем мертвеца, и больше детей выносить уже не сможет.

Де Сарде теперь не заходил в ее спальню и всякий раз виновато отводил взгляд, словно правда был в чем-то повинен. Она любила его, а он не обращался к супруге с тех пор иначе — «миледи». И все. Ливи не могла выносить его подчеркнутой официальности, и едва де Сарде уплыл с континента, ей, к собственному стыду, стало легче.

Князь, милый старший брат, остался для Ливи последней опорой. Она смотрела на его холодное, непроницаемое лицо, и все равно видела мальчишку, притащившего когда-то любимой сестренке щенка. Он стал холоднее и строже, но все же любил ее — Ливи знала. Всегда знала. И лишь сильнее убедилась в этом, когда служанка принесла от него записку.

Экспедиция де Сарде вернулась аборигенами. Среди них есть женщина, почитаемая как знахарка или как-то так. У нее родился ребенок, и князь рассчитывает использовать его, если аборигенка откажется помогать со вспыхнувшим малихором. Ливи может пока забрать его себе, есть хочет. Если он ей нужен.

Ливи никогда не корила брата за методы — власть есть власть, — но едва он велел принести дитя, маленького плачущего мальчика, она почувствовала то, что, казалось, сгорело в ней месяцы назад — надежду. Прижав его к себе, чтобы согреть в холодном тронном зале, Ливи улыбнулась брату сквозь слезы — теперь это ее ребенок.

Пишет Гость:

Исполнение №3, внелимит, гет

Исполнение №3, внелимит, гет

Ливи стояла на балконе и смотрела, как вечернее солнце золотит коньки крыш. Вся Серена была перед ней как на ладони...
— Мечтаешь? — негромко раздалось над ухом. Шеи щекотно коснулись жёсткие усы, а самые нежные в мире руки легли на талию.
— Эмиль! — радостно ахнула она, оборачиваясь.
И, не сдержавшись, обняла его за шею. Любой придворный, увидя их сейчас, счёл бы своим долгом осудить такое нарушение приличий, а дорогой братец — первый: в его пантеоне церемонии стояли на втором месте, сразу за выгодой... Но до чего хорошо было прижаться щекой к расшитому жилету и вдохнуть родной запах. От Эмиля всегда пахло порохом и маслом, въевшимися, наверное, под кожу до самых костей, вперемешку с запахом ириса и цибета.
Эмиль обнимал её, мягко гладя по плечам и спине, а она впитывала каждую секунду этого тихого счастья. И никогда, ни за что Ливи де Сарде не пожелала бы себе другого мужа! Пусть даже у него немало шрамов, и он проводит с армией больше времени, чем дома. Пусть даже оба приглашённых из Аль-Сада врача мягко, но недвусмысленно намекнули, что причина бесплодности их брака кроется не в её теле...
— Ты задержался во дворце, — наконец тихо пробормотала она. — У брата проблемы? Тебя же не отправят снова на границу?
— Нет. То есть, да, проблемы есть, но с армией это не связано. — Он чуть отстранился и, осторожно приподняв двумя пальцами её подбородок, чмокнул в кончик носа. — Пока я никуда не уезжаю, не грусти заранее, Ливи... Дело в другом. В Серену вернулись последние корабли из колонии.
В ответ она только тяжело вздохнула. Создание колонии на острове, секрет местонахождения которого Орсей купил у навтов, было самым амбициозным замыслом брата... И стало самым большим его провалом, когда туземцы спустили на строящийся город каких-то жутких чудовищ. Хорошо ещё, что Клод решил до поры до времени держать в строгой тайне создание аванпоста — даже колонисты толком не знали, куда их везут. Иначе нападок и насмешек от соседей было бы не избежать, а потеря лица для князя — убытки для княжества... которых и без того не счесть.
— Там всё плохо, да?
Эмиль кивнул и выпустил её из своих рук. Сразу стало холоднее.
— Похоже, этот остров для нас потерян. Не знаю, навсегда ли — Клод решительно не намерен сдаваться, он даже пошёл на то, что напоследок приказал выкрасть одну из местных мудрецов-магов. Надеется, что сумеет узнать, как бороться с этими тварями. Грустная и грязная история, да ещё эта ссора с навтами... Но речь не о том. У этой туземки, которую привезли сюда, родился ребёнок. Девочка. Клод думает, что в будущем она может стать ключом к их секретам. Он даже готов сам удочерить её, но я сказал, что хочу обсудить это с тобой.
— Со мной? — Ливи растерялась.
— Да. Клод мне друг, но характер у него тяжёлый, и к сантиментам он не расположен, ты сама знаешь. И потом, он князь. Ему не стоит становиться приёмным отцом, от этого неудобно будет всем. А вот нам с тобой ничего не мешает... Клоду такое решение по душе. Нашей семье он доверяет, к тому же он сам сможет следить, чтобы ребёнок рос в нужном Орсею духе. А мы с тобой можем просто любить её. Как отец и мать.
Ливи замерла, парализованная. Эмиль смотрел прямо, серьёзно, а у неё в голове бился всего один вопрос — выходит, он всё понимал? Замечал, как она иногда провожает взглядом своих племянников, как замирает, подбирая подарки недавно разродившейся кузине?..
Но задать этот вопрос вслух Ливи так и не решилась — вместо этого спросила первое, что пришло в голову:
— А что княгиня?
— А то ты не знаешь его новую супругу, — нахмурился Эмиль. — Ей ребенок не нужен. Она и к родному сыну неделями в детскую не заходит. Поторопился он с этим браком.
— Тебе ведь не хуже моего известно...
— Что те серебряные шахты были нужны Орсею, и не мне осуждать источник, из которого в конечном итоге идёт жалование для моих солдат, да. Но все равно... Зря Клод женился на этой южной змее. Что за радость выходить к каждому обеду с флаконом противоядия, опасаясь, что жена может тебя отравить?
На это Ливи только плечами пожала. Она тоже была не в восторге от невестки, но там всё определяла чистая политика. Да и мало кому везёт так, как ей — чтобы помолвка, заключенная в интересах семьи, принесла настоящее счастье...
— Я сказал Клоду, что решать тебе, и только тебе, — негромко произнёс Эмиль. — Ты хочешь этого ребенка, Ливи?
Она не стала отвечать сразу — а муж не стал её торопить, — и они молчали целую минуту. За эту минуту Ливи успела подумать о многом. О том, что несмотря на все слова лекарей у неё ещё может родиться собственное дитя — ведь бывают же чудеса на свете?.. О том, что она даже не знает, как выглядят туземцы и их дети. О том, что вся эта ситуация — как снег на голову, и у неё совсем нет времени, чтобы как-то подготовиться...
— Хочу, — наконец твёрдо сказала она. — Я согласна, Эмиль. Когда я смогу увидеть её?
Муж задумчиво приложил пальцы к губам. В зеленых глазах плясали проказливые искорки — как всегда, когда он привозил ей очередной подарок после «отлучки по военной надобности», как он их называл. Ливи помнила каждый: заводная музыкальная шкатулка из Аль-Сада, саженец редкой белой сливы с Восточного побережья, переплетеная в алый сафьян инкунабула свода законов из Телемы...
— Сейчас, — сказал он, заставив её моргнуть от неожиданности. — Прямо сейчас и можешь.
С этими словами он распахнул двери, и в комнату вошла женщина в добротном мещанском платье, державшая на руках младенца. Девочку.
Ливи во все глаза смотрела на неё, сама толком не понимая, что чувствует. Серо-голубые, как это бывает обычно у таких крох, глаза, светлая кожа, волосы немногим темнее, чем у неё самой или у Клода... Разве что слева, у самого уха, проступал странный узор-метка: что-то вроде крохотных побегов, проросших под кожей. В остальном чистая, пухлая малышка, одетая в белую нательную рубашку, ничем не отличалась от других детей, что ей доводилось видеть.
— Я подумал, что не стоит тянуть, и сразу привёз её с собой. — Эмиль с довольным видом огладил усы.
— Значит, на самом деле ты всё решил заранее? — Ливи попыталась нахмуриться и придать своему голосу нотки гнева, но ничего толком не получилось: слишком радостным было лицо Эмиля... и слишком сильно ей самой хотелось подойти и забрать девочку у кормилицы. — И вопрос твой был просто данью вежливости?
— Нет. — Муж озорно, совсем по-мальчишки улыбнулся, и Ливи растаяла окончательно. — Но я знаю тебя, Ливи. Ты бы от неё не отказалась... Ну-ка, улыбнись нам, красавица!
Он наклонился к малышке и пощекотал её. В ответ та залилась звонким смехом, а цепкие пальчики неожиданно ловко поймали кончик цветного пера, спускавшегося со шляпы. Эмиль расхохотался и без малейшего колебания выдернул прицепленное к тулье перо, отдавая ей желанный трофей. Глядя на их лица, в которых не было ни единой схожей черточки, но которые странным образом роднила эта яркая, чистая улыбка, Ливи поняла, что и сама почти смеется.
Эмиль, как всегда, оказался прав: ей ни за что не отказаться от этого ребенка. И что за беда, если в девочке нет их крови? Она сейчас, в эту самую минуту, уже стала их дочерью.