III тур, №4

[Greedfalloneline]

AU, где вместо малихора распространяется вампиризм.

Пишет Гость:

Исполнение №1, внелимит, (Княгиня де Сарде, ж!Де Сарде)

Исполнение №1, внелимит, (Княгиня де Сарде, ж!Де Сарде)

— Матушка, вам снова стало хуже? — голос де Сарде щемяще тревожен, когда она притворяет за собой дверь, отрезая последнюю полоску дневного света, и неуверенно заглядывает в родное лицо. Кажется, ещё вчера скулы мамы не были столь остры, а кожа — болезненна бледна. Тонких тёмных губ касается слабая улыбка, чуть изгибая в горьком надломе. Бьянка не помнит, когда матушка последний раз улыбалась открыто кому-либо, а теперь не улыбается даже ей. Только вот так — слабо, иронично, будто приоткрой рот чуть больше положенного, и лицо пойдёт трещинами, как прогнившая маска.

— Всё хорошо, девочка моя, — княжна гладит дочь по тёмным волосам, столь ласково, что кажется, будто и не касается вовсе. — Мне... лучше, когда ты рядом. Дай я тебя рассмотрю, звёздочка...

Бьянка опускается перед ней на пол, пачкая винный подол в пыли, и доверчиво кладёт голову на колени, подставляя щёку под ласкающие руки матери. Прохладный серый шёлк сминается под её ладонями, когда де Сарде обнимает тяжёлые юбки и прижимается к ногам той, кого нет дороже на всём белом свете. Узкие кисти ещё чётче очерчены, длинные пальцы чутко касаются тёплой кожи, но кажутся холоднее самого северного льда. На мгновение Бьянка чувствует, как скулу царапает что-то острое, но княжна так быстро отдёргивает руку, что взметнувшийся ворох кружев на манжете скрывает матово блеснувшие когти.

— Я так не хочу покидать вас, — голос де Сарде чуть дрожит, и материнские ладони ласково обхватывают её лицо, вынуждая посмотреть прямо в глаза — такие тёмные в сравнении с её собственными. Когда-то они были прозрачно-голубыми, как безоблачное небо, как южный прибой — теперь радужка наполнилась кровью, чёрной и больной. Но для Бьянки её матушка по прежнему самая красивая женщина на всём белом свете. Как тогда, в день её первого бала. И пускай каштановые кудри тронула пепельная седина, пускай нежная кожа напоминает мрамор с кладбищенских скульптур, а черты заострились до болезненной резкости. Она не видит ни чёрных теней под запавшими глазами, ни стального края острых когтей на длинных пальцах, утопающих в кружевах, ни почерневших тонких губ. Может, глаза застит дочерняя любовь, а может дело в сладком запахе засушенных роз, кутающим княжну, словно дивная газовая шаль.

Бьянка смотрит в тёмно-вишнёвые глаза матушки и почти не понимает, что шепчут тонкие губы. Изящные ладони гладят лицо и волосы, а потом княжна улыбается, чуть наклоняясь вперёд.

— Я горжусь, что моя дочь отправится на этот остров и, верю, найдёт лекарство для всех них... для меня, — лёгкая заминка после оговорки проскальзывает мимо ушей де Сарде так же легко, как все остальные детали. Право же, какая... мелочь.

— Но сейчас тебе надо идти, дорогая, дай я тебя только поцелую на прощание.

Когда острые клыки касаются изгиба шеи, княжна победно улыбается.