III тур, №97

[Greedfalloneline]

Курт/ж!де Сарде, секс после боя, кинк на запах мужского пота

Пишет Гость:

Исполнение №1, внелимит, R

Исполнение №1, внелимит, R

Если чистота тела может быть религией, то де Сарде – ее вернейший адепт. Мраморная дворцовая ванна, подогретые полотенца и шеренги благовонных масел до сих пор тревожат ее сны на Тир-Фради. Закусив губу, она заходит в заводи, кишащие невесть какой жизнью, омывает самые нежные места в ледяных ручьях, – ей легче мириться с холодом, песком и улитками, чем с липкой пленкой на коже и тяжелым запахом от волос и подмышек. Ее тело обязано быть сухим и чистым!..

...А вот Курт – совсем другое дело.

Де Сарде до сих пор помнит тот необыкновенно жаркий день в Серене десять лет назад. Пот струился по волосам, заливал глаза, мокрая насквозь одежда липла к телу, и ни понукания, ни насмешки Курта не могли заставить ее выложиться на тренировке – магические снаряды осыпались с пальцев шипящими искрами вместо того, чтобы лететь в цель. Наконец он объявил тренировку позорно оконченной и, очевидно, распаренный и вымотанный не меньше, чем де Сарде, сделал то, чего ни до, ни после не позволял себе в присутствии учеников, – стянул с себя пропотевшую рубаху до того, как подопечная ушла с плаца.

Де Сарде как раз обернулась, придумав предлог пропустить завтрашнюю тренировку, – но и эти слова, и мечты о бокале лимонада и прохладной ванне исчезли в один миг. Курт стоял, отвернувшись от нее, его мокрая спина блестела под солнцем, точно облитая маслом, – и де Сарде вдруг подумала что-то ужасно глупое, такое, что может прийти в голову только под палящим солнцем: каково было бы прижаться губами к этим блестящим впадинам и выпуклостям?

Так и не заметив ее, Курт ушел в пристройку, бросив рубаху прямо на земле. Де Сарде слышала, как он фыркает, плескаясь под гремящим рукомойником, когда наклонялась над рубахой, а потом прижимала ее, чужую, грязную, влажную, к своему лицу и совершенно не чувствовала отвращения. Рубаха пахла едким щелочным мылом и резким свежим потом, – но чем дольше де Сарде вдыхала эти запахи, тем сильнее ощущалось под ними что-то еще, неожиданно приятное, похожее на мед с пряностями.

"Я пахну медом и пряностями, зеленокровка?" – расхохотался Курт много лет спустя, когда она рассказала ему об этом. – "И как это меня мухи не съедали после десятидневного перехода, а?"

После десятидневного перехода, конечно, Курт пахнет иначе, с этим де Сарде и не собирается спорить, но запах чистой горячей кожи до сих пор кружит ей голову. Она любит смотреть на него после боя, взмокшего и тяжело дышащего, как будто уже после постельных утех. Ей хочется расчесать пальцами влажные волосы, слизнуть каплю пота, задержавшуюся между виском и щекой, целовать приоткрытые шершавые губы. Она мечтает, чтобы Курт повалил ее на траву прямо сейчас, накрыл горячим тяжелым телом...

Но сейчас его мыслями явно владеет только свежезаваленный андриг.

– С такой тушей нам надолго мяса хватит! – говорит он восторженно, снимая гамбезон, и сует его в руки де Сарде, даже на нее не глядя. – Подержи-ка, зеленокровка! Этого молодца надо освежевать прямо сейчас...

Итак, ее прелести позабыты ради вырезки и грудинки; возможно, за ужином де Сарде сама отдаст им должное, но пока что ею владеют только разочарование и неутоленный голод совсем иного рода. Обескураженная, она уходит в палатку и садится на одеяло, по-прежнему прижимая к груди гамбезон. От него дразняще пахнет Куртом, и де Сарде снова вспоминает рубаху, которую когда-то бросила и убежала, испугавшись, что Курт застанет ее за странным занятием, – и то, как жалела об этом долгие месяцы, полные диких ночных фантазий.

– Что ж, по крайней мере, ты мне остался, – задумчиво говорит она, поглаживая рукав гамбезона, и начинает раздеваться.

Конечно, куртка, рассчитанная на высокого плечистого мужчину, нелепо повисает на ее маленьком теле, закрывая его ниже бедер, но де Сарде нравится и прикосновение толстой теплой ткани к обнаженной коже, и запах Курта, теперь обволакивающий ее со всех сторон. Она трется щекой о плечо, представляя, как смешиваются их запахи, и позволяет мыслям унестись далеко-далеко.

...Пусть это снова будет тренировочный бой – но на этот раз пусть Курт не стонет разочарованно, прицокивая языком, и не протягивает ей, в очередной раз сбитой на землю, руку. Это она теснит его, это на красивом лице Курта появляется озадаченное выражение, когда де Сарде загоняет его в угол. Она чувствует его свистящее дыхание, вздымающуюся грудь под мокрой рубахой – да, пусть на нем будет только рубаха, – когда обеими ладонями припечатывает его к стене и шепчет: "Сдаетесь, капитан?", прежде чем самым кончиком языка коснуться кожи в распахнутом вороте, соленой и сладкой одновременно. Де Сарде уже собирается стянуть с него рубаху, когда бодрый голос реального Курта безжалостно вырывает ее из фантазий.

– Зеленокровка! Ты будешь...

Он осекается, должно быть, разглядев, в каком виде она лежит, – одна рука между бедер, другая на груди под его гамбезоном, – но если де Сарде хоть немного в нем разбирается, то это приятное удивление. Она потягивается, позволяя куртке сползти, открывая еще немного тела.

– Буду! И немедленно! – говорит она тем требовательным тоном, который всегда заставлял его кривиться во время тренировок, но почему-то невероятно возбуждает в постели.

Курт хмыкает, но без всяких возражений подбирается ближе и нависает над ней.

– Ну не могу же я допустить, чтобы ты предпочла меня грязному старому гамбезону, – шепчет он ей в губы.

Де Сарде только улыбается, притягивая его к себе. Теперь от Курта пахнет костром и немного – кровью, запах остывшей кожи слегка отдает кислинкой. Но ничего, она еще заставит его разогреться.

Пишет Гость:

Исполнение №2, внелимит, R

Исполнение №2, внелимит, R

— Заткнись, Курт.
— Что?!

Ворчание о том, что ночью по улицам не пройдёшь, не сыграв в «кошелёк или жизнь», а с кошельком он расставаться не привык, де Сарде слушать не хотела.

Поэтому она, не отводя взгляда с того места, где расстёгнутый воротник гамбезона Курта открывал взгляду ямку между ключицами и тёмные, слипшиеся от пота волоски, повторила:

— Заткнись, и иди в мою комнату.

Можно было бы ещё добавить «или раздевайся прямо здесь», если бы вздумал упрямиться. Не пришлось, впрочем.

Захлопнув за собой дверь спальни, де Сарде, не размениваясь на объяснения своей беспардонности и даже поцелуи в качестве прелюдии, припёрла Курта к ближайшему от входа комодику и принялась расстёгивать ремешки гамбезона.

Когда стоишь так близко, запахи слышны очень хорошо. От гамбезона снаружи пахло дымом костра и немного смолой, а изнутри… о, до туда ещё нужно было добраться.

Курт, удивлённый её прытью, не слишком уверенно спросил:

— Зелень, дай я хотя бы умыться схожу?
— Не вздумай.

Все ремешки поддались, наконец, и де Сарде распахнула полы куртки, прижимаясь к груди Курта, прикасаясь губами к его шее.

Чуть влажная рубаха пахла свежим потом; внутренности гамбезона источали похожий, но более терпкий запах, более тяжёлый. Такой, который кажется слишком резким, слишком телесным, который тревожит ноздри.

Этот запах принято считать неприятным и даже немного неприличным, так? От него хочется отшатнуться, но вместо этого суёшь свой нос поближе, чтобы вдохнуть её раз. Вдыхаешь, делаешь резкий шумный выдох, и вдыхаешь снова, раз за разом, словно делаешь глотки сладкого креплёного вина. В голову бьёт точно так же.

Следуя шальному порыву, де Сарде лизнула шею Курта, не игриво и аккуратно, самым кончиком, а медленно и похабно, всей поверхностью языка, от ключиц и наверх, до линии, где начинается щетина. Кожа была лишь немного терпкой на вкус, а в основном — приятно солёной.

Чёрт его знает, как это работает, но запах пота порой действует, как вино. Чувствуешь, как алеют щёки, слабеют колени, в промежности становится теплее, а в голове не остаётся сложных мыслей. Словно это не телесный запах, а растворённое в воздухе влечение.

Де Сарде прильнула к Курту ещё сильнее, потёрлась о его пах, просунула ладонь между их телами, шепнула:

— Я хочу тебя прямо сейчас. Прямо здесь.

Едва ли такие слова и набухший под её пальцами член оставляли Курту много выбора:

— Тогда поворачивайся, — скомандовал он. И просевшим голосом добавил, — И снимай штаны.

Она повиновалась. Поменялась с ним местами, повернулась спиной, спустила штаны, почти опустилась грудью на комод и выгнулась, выпячивая задницу. Подставляясь. Она чувствовала себя как сука в течке, задирающая хвост перед встречным кобелём, и и мысль о собственной развратности только усиливала желание.

— Вот это вид!

Курт огладил её зад ладонями, царапнув заусенцем. Сжал ягодицы, чуть раздвинул в стороны, любуясь, видимо. Чувствуя, что увлажняется прямо под его взглядом, Де Сарде зашипела и заёрзала от нетерпения. Курт завозился, снимая штаны, наконец ткнулся головкой ко входу во влагалище и медленно, мучительно медленно проник в неё.

Не желая играть на таких условиях, Де Сарде подалась к нему бёдрами, резко толкнулась несколько раз, требуя быстрого темпа, а добившись его, принялась помогать себе рукой. Она несколько раз прерывалась из-за того, что рука уставала от быстрых, лихорадочных движений… но желание кончить было велико, а фрикции невозможно было игнорировать, и на то, чтобы тело пробило крупной дрожью, потребовалась всего пара минут.

Лучшие оргазмы, почему-то, всегда ловишь крайне не куртуазно уткнувшись лицом в комод.